Каллист с вызовом посмотрел на него, сощурив глаза.
— Разумеется. С тех пор как мы с тобой сразились, на моем счету уже тринадцать убитых.
В голове Атрета пронесся воинственный клич.
— Сразились? — презрительно переспросил он. — Ты, значит, называешь это сражением? — Он открыто усмехнулся. — Представляю себе воинов, которых против тебя выставляли. Должно быть, на тебе кровь совсем юных мальчиков.
Каллист переменился в лице. Он сверкнул глазами на всех тех, кто стоял вокруг него, чувствуя, как после слов Атрета, которые разнеслись по залу, сначала воцарилась полная тишина, а потом все зашептались.
Атрет с улыбкой посмотрел на шрам, который выделялся на побледневшем лице Каллиста.
— Ты, я вижу, забыл, чем кончился для тебя твой последний удар, — тихо сказал Каллист.
— Чем же? — иронично спросил Атрет. — Да, я знаю, каким бы ты хотел меня видеть. Распятым. Мне сказали, что Веспасиан пожалел о деньгах, которые были потрачены на мое обучение. Поэтому он выпустил меня на арену на несколько месяцев раньше положенного. Как видишь, я выжил. И заслужил себе свободу.
— Только последний дурак может разговаривать со мной таким тоном.
— Или тот, кто прекрасно знает, кто ты такой и чего ты стоишь на самом деле, — презрительно сказал ему Атрет.
Пунакс предостерегающе схватил его за руку.
— Хватит. Уймись, — вполголоса сказал он германцу.
— Тебе, я вижу, не терпится умереть, — сказал Атрету Каллист, весь трясясь от злости.
Атрет смотрел ему в глаза и открыто, издевательски смеялся.
— Неужели ты всерьез думаешь, что можешь убить меня? — Он сделал шаг вперед и увидел страх в глазах Каллиста. — Или ты действительно считаешь, что можешь выжить в поединке со мной? Знаешь, о чем я думаю? О том, что ты остался таким же избалованным мальчишкой, который, поджав хвост, побежал к Домициану.
Вокруг них повисла тишина, и несколько зевак, затаив дыхание, следили за происходящим, лишь изредка перешептываясь между собой.
Покраснев, Каллист отвернулся. Пройдя через зал, он остановился на полпути и гневно обернулся к Атрету.
— Радуйся своей свободе, пока она у тебя есть, варвар! Скоро ее не будет!
Атрет пошел на него, но Пунакс встал у него на пути. Атрет попытался отстранить его, но бывший гладиатор позвал на помощь двух стражников. — Что, опять побежишь к Домициану, жалкий трус? — крикнул Атрет.
— Ты что, с ума сошел? — сказал Пунакс, схватив германца.
— Хочешь, Каллист, сражаться? Я дам тебе такую возможность. В любое время. В любом месте!
— Заткнись!
Атрет высвободился из объятий Пунакса, оттолкнул одного из стражников и бросился за Каллистом, но того уже и след простыл. Люди шарахались от Атрета, как будто он потерял рассудок. Где это видано, чтобы человек в своем уме мог так оскорбить того, кто был ушами Домициана, родного брата императора Тита?
Атрет стоял посреди зала, под пристальными взглядами окружающих. Он огляделся вокруг, вглядываясь в лица, и понимал — то, чего хотели эти люди и на что они надеялись, свершилось. Понимал он и другое — если он задержится здесь хотя бы ненадолго, исполнится их заветная мечта.
* * *Когда дверь с треском растворилась, ударившись о стену, и в комнату буквально ворвался Атрет, Рицпа подпрыгнула от неожиданности. Халев, испугавшись, вздрогнул и стал плакать. Рицпа взяла ребенка с пола, где только что играла с ним, и встала.
— Что случилось? — тихо спросила она, но не получила никакого ответа.
Атрет ходил по комнате, как загнанный в клетку зверь, остановившись только для того, чтобы взять кубок и со всей силы швырнуть его в стену.
Тут же вошел Пунакс, который положил на стол мешочек с золотыми монетами.
— На, держи и беги отсюда, пока не поздно.
Атрет смахнул мешочек со стола.
— Я не собираюсь поджимать хвост перед этим жалким…
— Тогда завтра же вечером ты будешь в лудусе! Как раз успеешь выспаться перед началом зрелищ!
Атрет смачно выругался и ударом ноги перевернул стол. Рицпа в ужасе отпрянула.
— Ты сам знал, что делаешь! — с упреком сказал ему Пунакс. — Ну и как, потешил свою гордость? И что будет с твоей гордостью, когда тебя снова закуют в цепи? А заодно и меня!
— Можешь напомнить Каллисту, что именно ты не позволил мне свернуть ему шею!
— А о них ты подумал? — сказал Пунакс, указывая на Рицпу, которая стояла в дальнем углу комнаты, пытаясь успокоить плачущего Халева. Атрет остановился и повернулся, на его лицо было страшно смотреть.
— А при чем тут они?
— Ты что, забыл, как это делается? То, что Домициан и Каллист хотят сделать с тобой, они сделают и с ними. Ты этого хочешь?
Атрет посмотрел на перепуганное лицо Рицпы и вспомнил, что на его глазах делали на арене с женщинами; было низко и гнусно смотреть, когда такое проделывают с незнакомыми людьми, и представить себе ее в такой роли было выше его сил. Он готов отдать свою жизнь, лишь бы Рицпу никто не тронул пальцем, и эта мысль отрезвила его.
— Я могу спрятать ее, — сказал Пунакс.
Атрет повернулся к нему.
— Убирайся!
— Ну тогда ее судьба в твоих руках.
Когда Пунакс ушел, Рицпа подошла к Атрету и положила руку ему на плечо.
— Моя судьба в руках Господа, Атрет. Не в твоих руках и даже не в моих.
Атрет посмотрел на нее. Если бы только он мог верить во что–то так же твердо, как она верит в своего Христа! Как же этот Христос заставляет Своих последователей ни на секунду не сомневаться в Нем? Атрет покачал головой. Веру во что–либо, что мог дать ему этот мир, из него уже давно выбили.
— Возьми деньги и иди к своим друзьям. Они не оставят тебя в беде.
— Без тебя я никуда не пойду. На то Божья воля.
Атрет схватил Рицпу за руку, больно впившись пальцами в кожу.
— Не спорь, женщина! Делай, что тебе говорят! — Он подтолкнул ее к маленькой комнате, и в этот момент раздался стук во входную дверь и послышался голос служащего гостиницы.
— Только что пришли сотник и с ним четыре воина.
— Шевелись, — захрипел Атрет на Рицпу, но она стояла на месте, и в ее взгляде не было ни малейшего страха.
— Если будет Божья воля на то, чтобы мы добрались до Германии, значит, Он доведет нас туда, что бы с нами ни случилось.
Услышав знакомые шаги кованых сандалий и звон отделанных медью поясов, Атрет повернулся к двери. Воины были уже в коридоре.
— Иди в свою комнату, — сказал Атрет Рицпе, подталкивая ее рукой. — И успокой ребенка.